Жил гадкий утёнок на птичьем дворе.
Он странным казался всей детворе,
Утята, цыплята смеялись над ним.
Играл в уголочке он часто один.
От утёнка и взрослых отталкивал вид:
Был этот утёнок совсем не красив.
Он был в их глазах даже просто урод –
И глаза не такие, и лапы, и рот.
Никому не хотелось с утёнком дружить –
Он не такой, что о нём говорить?
Гадким утёнком прозвали его,
На птичьем дворе места нет для него.
Лишь мама ласкала его иногда,
Но была занята мама – дети, дела.
Был гадкий утёнок совсем одинок,
И не знал, почему он изгой и урод.
Почему гонят все и смеются над ним?
И решил: со двора ему лучше уйти.
Долго бродил он, пока не нашёл,
В озере место каком-то лесном.
Но изгою – утёнку покоя там нет:
Лягушки его поднимают на смех.
И больше утёнка не видели днём,
В укрытии прятался днём он своём.
А ночью, когда мир вокруг засыпал,
Он плавал, резвился и даже летал.
А утром, когда просыпался весь мир,
Прятался он, боль свою затаив.
Однажды утёнок в пещерке сидел
И грустно на чистую воду смотрел,
Но вдруг его сердце забилось сильней –
Увидел он стаю больших лебедей.
И птиц этих он полюбил навсегда
И часто вздыхал: «Ах, вот если бы я
Был таким же красивым, как стая тех птиц,
Счастью бы не было в сердце границ».
Так дни проходили и осень пришла,
Холодными стали дожди и ветра.
Стаи птиц улетали одна за другой,
Оставался один наш утёнок – изгой.
Он так тосковал, так хотел улететь,
Да знал: на урода кто будет смотреть?
Ночью слёзы сливались с озёрной водой
И звёзды ему слали свет тихий свой.
Как-то холодным осенним деньком,
Сидел наш утёнок в раздумье таком:
«Наверно, погибну зимою я здесь,
С кем в тёплый край я смогу улететь?»
Но вдруг лебедей он увидел опять,
Решил: «Пусть они меня будут клевать,
Пусть умру, но умру среди стаи такой…»
И полетел к ним скорей над водой.
И в стаю спустился, подумал: «Конец…»
Но что это…, что это? Озеро, лес
Любуются птицей прекрасной такой,
Он – лебедь, и он среди птиц – не изгой!
Вокруг его стая, он принят, любим
И птицы такие, как он, рядом с ним.
Стая в небо взлетела, со стаей летал
Гадкий утёнок, что лебедем стал.
……………………
В сказке любой можем зёрна найти,
Те зёрна помогут нам в небо идти.
Если утёнок ты – верой крепись,
Если утка на птичьем дворе – извинись.
О, друзья, среди нас, столько гадких утят,
И кажется нам, что у них всё не так.
Не так они ходят, поют и живут,
Не так у них шея и крылья растут.
Смеёмся, клюём, презираем мы их,
А Бог небо держит открытым для них.
Он вырастит их вдалеке от двора
И крылья им даст, когда будет пора.
Мы думаем: «Ох, ну какой же урод…»
«Он в будущем лебедь, - так думает Бог,-
Станет прекрасным и будет летать».
А мы над ним можем смеяться, клевать.
Кажется нам: не красив он совсем,
Но не знаем, птенец этот вырастет кем.
Может быть, Моисеем, а может, Петром
Или Божьим сосудом он станет потом.
И когда белым лебедем он полетит,
Пожелаем ему Божьих благ на пути.
Пусть будет утёнок для Бога летать,
А мы в этом будем ему помогать.
Ну а если когда-то клевали птенца,
Смеялись и гнали, попросим Отца,
Чтобы милость Свою Он ещё нам явил,
Кровью омыл, и грех этот простил.
Г. Мерзлякова
Галина Мерзлякова,
г. Киров Россия
Стихи пишу давно, вышли два сборника "Прославляю Тебя из огня" и "Подари мне, Господь, небеса" Готовится к выпуску третий.
Благодарю Господа за великую милость ко мне. e-mail автора:galya.merzlyakova.55@mail.ru
Прочитано 3188 раз. Голосов 1. Средняя оценка: 5
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Поэт и еврейский язык - zaharur На вышеприведённой фотографии изображена одна из страниц записной книжки Александра Сергеевича Пушкина, взятая из книги «Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты». — 1935г.
В источнике есть фото и другой странички:
http://pushkin.niv.ru/pushkin/documents/yazyki-perevody/yazyki-perevody-006.htm
Изображения датированы самим Пушкиным 16 марта 1832 г.
В библиотеке Пушкина была книга по еврейскому языку: Hurwitz Hyman «The Elements of the Hebrew Language». London. 1829
Это проливает некоторый свет на то, откуда «солнце русской поэзии» стремилось, по крайней мере, по временам, почерпнуть живительную влагу для своего творчества :)
А как иначе? Выходит, и Пушкин не был бы в полной мере Пушкиным без обращения к этим истокам? Понятно также, что это никто никогда не собирался «собирать и публиковать». Ведь, во-первых, это корни творчества, а не его плоды, а, во-вторых, далеко не всем было бы приятно видеть в сердце русского поэта тяготение к чему-то еврейскому. Зачем наводить тень на ясное солнце? Уж лучше говорить о его арапских корнях. Это, по крайней мере, не стыдно и не помешает ему остаться подлинно русским светилом.
А, с другой стороны, как говорится, из песни слов не выкинешь, и всё тайное когда-либо соделывается явным… :) Конечно, это ещё ничего не доказывает, ведь скажет кто-нибудь: он и на французском писал, и что теперь? И всё же, любопытная деталь... Впрочем, абсолютно не важно, была ли в Пушкине еврейская кровь, или же нет. Гораздо важнее то, что в его записной книжке были такие страницы!